При этих словах оба брата снова упали в грязь, отдавая свой разум и волю Стае. Теперь и Райман, и Майкоф стали одним телом с ней, ее тысячью глаз, сотнями тысяч острых зубов, жаждущих вонзиться в живую плоть. И они послали Стаю вверх по лестница Рашемона, чтобы проникнуть сквозь сотни расщелин в старых камнях, а потом, миновав Владение, разбежаться по всему городу и проверить весь уже заснувший Шадоубрук.
Однако сами братья оставались внизу, в подвалах, распростертыми в зловонной грязи. Глаза их теперь были слепы, хотя в ушах все еще продолжал звучать голос карлика.
— Идите же, — приказал он, и его толстые губы растянулись в безобразной улыбке до самых ушей. — Принесите мне магию!
Толчук тащил через сарай бочку с водой, как вдруг почувствовал на своих ногах какое-то покусывание. Поглядев вниз, он увидел жирную речную крысу, ползущую прямо по его огромной когтистой ступне. В отвращении и к тому же будучи в плохом настроении из-за того, что его оставили в сарае, он яростно пнул тварь, намереваясь проколоть ее когтем, но хитрая бестия оказалась проворней и исчезла с противным писком, словно оскорбившись тем, что ее попытались прогнать. Толчук усмехнулся — он ненавидел крыс. Благодаря расположенной в двух шагах реке и отсутствию в сарае людей эти гадины совсем разгулялись, возомнив, что сарай построен исключительно для них.
Фардайл стоял в узких дверях, которые вели во двор, где стояли лошади. Он потянул носом в сторону Толчука. Волк казался сейчас всего лишь черным силуэтом на фоне идущего от реки и все сгущавшегося тумана. Туман этот был словно живое существо, более реальным, чем даже силуэты близлежащих домов. Он поглощал все, как большой белый медведь, и даже лошади казались теперь лишь какими-то темными пятнами. Словом, крысы действительно могли царить в этом выморочном белом мире.
На стене слабо горели две масляные лампы, и в их тусклом свете Толчук увидел, что Фардайл приподнял губы, обнажив клыки, а шерсть на его загривке стоит дыбом.
И взглядом волк сказал огру:
Хищник рыщет по следу.
Толчук подошел к Фардайлу, все еще неся под мышкой бочонок. Он знал, что от тонкого обоняния волка не уйдет ни малейший запах, а от слуха — ни единый звук. Но за волком стояла теперь лишь сплошная белая стена тумана.
— Что ты чуешь?
Фардайл повел носом по ветру, которым тянуло с реки, и снова посмотрел в глаза огру.
И в голове у Толчука появилось изображение пауков. Разумеется, он понимал, что волк говорит не о простых пауках, во множестве плетущих свои паутины на балках сарая, ловя мух и мошек. Толчук невольно почесал один из многих шрамов, что остались у него после укусов Орды.
— Еще дьяволы? — спросил он.
Глаза волка вспыхнули.
Волк чует много запахов из дыр, что ведут к воде... Вихрь запахов, слишком много, чтобы различить.
Толчук крепче сжал бочонок. Волк порой терялся среди множества городских запахов.
— Может быть, лошадей все-таки лучше завести внутрь? Такой ночью разумней держаться настороже.
В голове у него появился ответ Фардайла. Это был Эррил. Волк явно предлагал поднять тревогу и позвать остальных.
Толчук скривился. Еще секунду назад он обрадовался бы любому поводу пойти в харчевню и присоединиться к остальным, но теперь с этими подозрениями волка, как он оставит свой пост? И что он скажет всем, кроме того, что Фардайл унюхал что-то, чего сам определить не может? Такое творилось и с ним, когда он в первый раз попал в населенное людьми место — город; это просто пропасть всяких незнакомых запахов и ароматов.
Так он стоял и думал до тех пор, пока лошади во дворе вдруг не начали ржать и панически рваться на коновязи. Ослепленные туманом, Толчук и Фардайл застыли, а лошади, вероятно, видели или тоже ощущали что-то ужасное.
Тогда оба рванулись вперед, прорываясь сквозь влажные пласты тумана, как вдруг перед ними возникла что-то большое и темное. Это была лошадь, вихрем влетевшая в сарай и едва их не затоптавшая. Глаза ее были выкачены и ноздри раздувались от страха.
Толчук мгновенно отпрыгнул обратно внутрь.
— Фардайл! Беги в харчевню! Предупреди всех!
Волк тоже отошел внутрь и мгновенно передал огру:
Два волка спина к спине сдержат голодного медведя.
— Да, но восемь будет лучше, — не сдавался Толчук, отходя к боковой двери. — Особенно, если у волка есть мечи. — Он пинком открыл дверь, не тратя времени на открывание замка. — Приводи помощь!
Фардайл еще какое-то время постоял в нерешительности, ожидая дальнейших контактов, но их не последовало. Толчук отвернулся.
И тогда волк черной тенью исчез в тумане.
Толчук увидел, что бежавшая кобыла забилась в самый дальний угол сарая, но сам он не отводил взгляда от дверей, ведущих во двор. Туман, просовывая свои белые пальцы, уже заползал внутрь и медленно расползался по полу.
Какое-то движение по балке на мгновение отвлекло внимание огра. Но это оказалась лишь небольшая цепочка крыс, которые, вероятно, тоже спасались от объятий тумана, карабкаясь по столбу вверх. Или что-то напугало и этих отчаянных тварей? Толчук стал внимательно вглядываться за порог, на котором задержалась одна из крыс, отряхивающая лапы. Приглядевшись, он увидел, что она, видимо, полураздавлена, но даже и в таком состоянии она пыталась перебраться через порог. Крошечные коготки царапали древесину.
Что же произошло? Крысы в панике лезли в сарай, давя друг друга и пища в отчаянии и ужасе. Сверху тоже упала пара, которая благополучно сломала при падении шеи, и их земные страхи оказались закончены.
Остальные в агонии пищали и рвались куда-то. Толчук подошел ближе. Эти крики раздражали его неимоверно, они не давали расслышать то, что так неизбежно приближалось или уже находилось во дворе. Он занес ногу, чтобы раздавить тех, кто находился совсем рядом, но крошечные морды вдруг повернулись к нему. В черных глазках застыли испуг и боль, и жалобный стон рвался из сереньких глоток. Толчук застыл в нерешительности с поднятой ногой, но почему-то сморщился и опустил ступню не на крыс, а рядом.
Тут же он чертыхнулся. Слишком долго он находится с людьми! Он нагнулся и поднял одну из крыс с перебитым хвостом. Он ненавидел крыс, но еще больше ненавидел, когда перед ним страдает и боится какое-то маленькое беззащитное существо. Не зная, что делать дальше, он зачем-то положил дрожащую тварь себе в набедренную сумку. Стоны тут же прекратились, словно крыса только и искала безопасного места.
На какое-то время в сарае наступила тишина. Толчук вновь обернулся к дверям. Лошади были на месте. Тогда огр снял одну из ламп и пошел к животным, другой рукой все продолжая сжимать бочонок с водой, словно тот служил ему каким-то спасительным якорем против чудовищного тумана.
Подняв лампу, он приблизился к порогу. Лошади стояли почти неподвижно. Даже крысы или убежали, или сочли сарай вполне безопасным местом. Но туман приглушил все звуки и спрятал все предметы.
Единственным звуком в мире оставалось теперь хриплое дыхание Толчука. Выставив лампу в ночь, он пытался что-то разглядеть, но туман сгустился настолько, что не помогала и лампа.
И тут, словно посланец этого тумана, в круг света вышла еще одна крыса. Хотя слово «крыса» было бледным определением того, что возникло из речной грязи перед огром. Если существо в его кармане было пушистым и серым, размером с его кулак, то стоявшая перед ним была черной и размером с голову. Но самым ужасным в этой крысе были ее глаза — красные, они сверкали, но не отраженным светом лампы, а тайным внутренним огнем, словно там, за ними пылал кровавый костер.
Крыса зашипела, и волосы встали у Толчука дыбом. Было ясно: перед ним крыса-дьявол, и она ползла к нему, задрав морду, словно принюхиваясь к незнакомому запаху и чуя не только его, а и самый дух Толчука.
Он сделал шаг назад и бросил в тварь бочонком с водой. Удар был точен, и бочонок опустился прямо на голову мерзкой твари. Обручи лопнули, и вода растеклась по полу, но крыса вышла из-под обломков совершенно невредимой и настроенной еще более решительно. Красные глаза полыхали ненавистью, и когда они встретились с глазами огра, Толчук явственно услышал предсмертные шепоты и стоны. Ему показалось, что он тонет, пропадает в этих ужасных глазах. За стонами теперь явственно слышался дикий смех, и два голоса сливались в каком-то дьявольском экстазе. Глаза огра стали затуманиваться, словно его втягивали в мир непонятных кровавых башен и туманов мертвых.